- 1 -

                                                         А.В. Суворов,

                                           доктор психологических наук

                  ОБ ИЛЬЕНКОВСКОЙ ФИЛОСОФИИ РЕЛИГИИ

                                  ___11.

     Сколько себя помню, мне всегда свойственно было ощущение

неведомого, чувство таинственного. Прекрасно сознавая, что "этого на

самом деле нет", я ощущаю какие-то неясно жуткие тени в ночной

комнате, в зарослях кустов и деревьев; в спальне школы слепых по ночам

мне слышался (чудился) какой-то низкий непрерывный звук за окном;

чувство обиды, одиночества сопровождалось ощущением кровавого налёта

на всех окружающих предметах и людях, и чудилось, что кровью

равнодушия пропитаны солнечные восходы и закаты. Люди тоже всегда

представлялись мне в свете: тёмными, светлыми, яркими, тусклыми;

более/менее светлыми или тёмными, яркими или тусклыми всегда

представляются мне и тексты, которые читаю или сам пишу.

     Совершенно очевидно, что все эти ощущения - основа моего

эстетического мировосприятия. У других то же самое может быть основой

не только эстетического, но и религиозно-мифологического отношения к

миру.

                                  ___12.

     Философия религии может быть не только у религиозных мыслителей,

но и у мыслителей-атеистов. Если атеист умный, он должен знать

противоположное мировоззрение и опровергать его, а не просто

отвергать. Э.В. Ильенков был именно таким - умным - атеистом. И

наличие у него совершенно определённой философии религии - бесспорный

факт.

     Глубочайшую "тайну", сущность религиозно-мифологического

мировоззрения Э.В. Ильенков видел в обожествлении - чего бы и кого бы

то ни было. Где нет обожествления, абсолюта, культа, там нет религии.

С этой точки зрения ильенковская "номенклатура" религий насчитывает их

столько, сколько может быть предметов (объектов) обожествления. И

особое внимание он уделял разоблачению новейших культов, главным

образом возникающих в сфере науки. Например, кибернетической религии,

в основе которой - миф о "машине умнее человека"; нейрофизиологической

религии, в основе которой - миф о второй и третьей сигнальных

системах, об условных или безусловных рефлексах агрессии либо

альтруизма; генетической религии, в основе которой - миф о фатальной

биологической запрограммированности чисто человеческих способностей к

той или иной деятельности, особенно в сфере духовной культуры, - о

запрограммированности таланта (этот миф - разновидность самого что ни

на есть традиционного мифа о Божественном происхождении таланта);

герменевтической религии, в основе которой - обожествление языка

науки, - и тому подобных религий. Кто хорошо знает тексты Э.В.

Ильенкова, легко может сам продолжить этот список. В разряд религий

попадает и вульгарный атеизм, обожествляющий своё неверие, своё

отрицание бытия божия. Особой религией является, несомненно, всякий

культ личности, приводящий в политической сфере к фашизму того или

иного толка.

     Что касается традиционных религий, особенно мировых

(христианства, мусульманства и т.д.), то их тайну Э.В. Ильенков видит

в обожествлении смерти. Он возражает всем без исключения



                                - 2 -

доброжелателям религии, пытающимся подыскать ей ту или иную позитивную

роль, сохранить религию в том или ином позитивном качестве, - притом,

что сама религия, лучше своих доброжелателей понимающая себя, все эти

попытки "позитивного трудоустройства" с негодованием отвергает.

Обожествляя смерть, религия вполне последовательно рекомендует такие

"пути к совершенству", которые оказываются кратчайшими путями именно к

смерти (утверждая это, Э.В. Ильенков ссылается прежде всего на

религиозную аскезу с её умерщвлением плоти).

     Дело, таким образом, вовсе не в том, есть бог или нет бога.

Всякий культ, первобытный или самоновейший "научный", технический,

этический, эстетический, политический и так далее без конца,

неприемлем прежде всего в силу той бесспорной для Э.В. Ильенкова

истины, которую он не устаёт повторять, и согласно которой "божества

нет без убожества". Последовательный гуманист Э.В. Ильенков

категорически отказывается уступать какому бы то ни было Богу какое бы

то ни было из принадлежащих живому человеку "совершенств". Не в том

дело, есть Бог или нет, а в том, что совершенным должен быть - должен

стать - живой человек, желательно - каждый, без единого исключения, а

никакой не Бог.

                                  ___13.

     Рискну утверждать, что, по Э.В. Ильенкову, в пределе возможны

только два мировоззрения - научное и религиозно-мифологическое.

Научное возникло в страстной полемике с религиозно-мифологическим. В

"Диалектической логике" (Политиздат, М.. 1984, стр. 12) факт этот

констатируется в следующих формулировках:

     "Философия рождается в страстном полемическом диалоге с системой

религиозно-мифологических взглядов на мир. Ее собственные позитивные

воззрения складываются непосредственно в ходе критического

переосмысления и преобразования того духовного материала, который был

оставлен людям в наследство их предшествующим развитием. Естественно,

что на первых порах она оказывается связанной рамками этого материала,

находится в сильной, хотя и негативной зависимости от него.

     "Именно поэтому философия и выступает сначала вовсе не как особая

наука, не как особая область знания, четко выделяющая предмет своего

исследования, круг своих специальных проблем, а как "любовь к

мудрости" или "мудрость вообще", - она рассматривает все, что попадает

в поле зрения мыслящего существа. Ее предмет сливается с предметом

мышления вообще, - это "мир в целом", без каких бы то ни было

уточнений и ограничений. Философия выступает тут как синоним

мировоззрения вообще.

     "На этой стадии пока еще не приходится говорить о философии как

об особой науке - по той простой причине, что нет еще других наук..."

     Прямой контекст здесь - становление философии как особой науки с

особым предметом. Но с точки зрения моей темы важно другое -

"страстный полемический диалог" двух мировоззрений. Религия

оказывается не просто оппонентом науки, а необходимой стадией,

необходимым этапом становления мудрости как мышления о мире в целом. И

тут она, конечно, всё же играла определённую позитивную роль: в её

недрах накапливались начатки научного знания, которые затем постепенно

выкристаллизовались в особое мировоззрение. Обожествлённым оказалось

неведомое, непознанное, ставшее сначала предметом мифа, а затем уже -



                                - 3 -

предметом научного исследования. Эту историческую роль признавал за

религией и Энгельс.

     В более/менее редуцированном виде через этот этап проходит в

своём интеллектуальном развитии каждый ребёнок. Пытаясь мыслить о мире

в целом, практически полностью для него неведомом, маленький мудрец

создаёт о нём мифы, в которые сам свято верит. Мыслить о мире в целом

так или иначе мы продолжаем всю жизнь, если только не капитулируем

перед его непостижимостью. Очень скоро у нас появляется и другой

посредник между нами и неведомым - искусство, которое, в отличие от

любой религии, зато подобно науке, предполагает не веру, а критическое

отношение к своей продукции. В работах эстетического цикла Э.В.

Ильенков и подчёркивает, что наука и искусство - естественные

союзники: они суть два разных, но, в отличие от религии, не кривых, а

в максимально возможной степени правдивых, "зеркала", в которые

глядится живой человек.

     Открытость неведомому - одно из важнейших "совершенств" человека

развивающегося, культурно мыслящего и чувствующего. Но где вера, там

догматизм, а где догматизм - там закрытость для всего противоречащего

догме. Что за догма - уже не столь существенно. Будь это догма о том,

что нет ни Бога, ни Дьявола, ни души, ни энергетического поля вокруг

предметов и человеческого тела в том числе. Или обратная догма, всё

это признающая. Суть дела-то в том, что существующим объявляется

только согласное догме, а всё противоречащее - объявляется

несуществующим. И человек с живым воображением одинаково задыхается в

лоне любой догматической системы, ибо ему остаётся одно из двух: либо

всё же признать существование того, что в прокрустово ложе той или

иной догмы никак не лезет, - либо ему приходится признать себя

сумасшедшим и, действительно, в конце концов сойти с ума, то есть

окончательно запутаться в том, что реально, а что нереально. Неведомое

должно быть не поводом для истерики, а предметом познания без оглядки

на какие бы то ни было догматические "парадигмы".

                                  ___14.

     Когда Маргарита попросила простить мать-детоубийцу Фриду, Воланд

сказал, что ему придётся заткнуть в своём местопребывании все щели

тряпками, так как через эти щели в самое логово Сатаны проникает

милосердие. Так и с обожествлением. Обожествить можно что угодно и

кого угодно. С особым усердием традиционно обожествляются человеческие

способности. В том числе обожествляется сила продуктивного,

творческого воображения.

     Ни один умный поп в беседе со сколько-нибудь образованным

человеком не станет настаивать на буквальном прочтении, скажем,

библейского мифа о сотворении мира. Он будет напирать на

аллегорический смысл этого мифа. Браман Чаттерджи в небольшой книге

"Сокровенная религиозная философия Индии" очень интересно

интерпретирует индусскую мифологию. В центре Вселенной - Брахман,

абсолют, лишённый каких бы то ни было предикатов, в том числе

предиката существования либо несуществования. Абсолют - это именно то,

что лишено каких бы то ни было предикатов и о чём поэтому абсолютно

нечего сказать. Источник же предикатов - Брама, и Чаттерджи прямо

говорит, что это - обожествлённый ("Божественный") закон причинности.

Весь мир, - вернее, миры, поскольку кроме "физического" мира



                                - 4 -

признаётся ещё "астральный" и "ментальный", - является результатом

"проявления" Божественного закона причинности, а механизм этого

проявления - не что иное, как во-ображение в буквальном смысле, в

смысле воплощения во образ (точь-в-точь так же раскрывает этимологию

слова "воображение" и Э.В. Ильенков в главе "Что на свете всего

труднее?" книги "Об идолах и идеалах"). Бессмертная душа

интерпретируется как "проводник Божественного закона причинности", как

необходимость появления и эволюционирования человеческих существ, и не

только человеческих, хотя существование индивидуальной души признаётся

только для человека. У животных признаётся существование коллективной,

стадной души.

     (Не могу удержаться от шутки. Меня часто спрашивают, верю ли я в

Бога. Согласно Чаттерджи это конкретизируется так: верю ли я в закон

причинности? Я всегда считал себя детерминистом. Вот тут и попробуй

ответить отрицательно...)

     Итак, согласно Чаттерджи (и другим объективным идеалистам),

Вселенная представляет собой плод Божественного Воображения. Но суть

ильенковской концепции идеального в том и заключается, что весь

человеческий мир, то есть мир, вовлечённый в человеческую коллективную

жизнедеятельность, в человеческую преобразовательную практику, именно

и есть плод воображения (как и мышления, конечно) - только не

Божественного, а человеческого, и притом возникающего и формирующегося

в процессе преобразования, очеловечивания мира. Таким образом, оба

мыслителя сходятся в констатации факта, но расходятся в его

интерпретации. То, что один обожествляет, другой возвращает человеку

как человеческий, а не Божественный предикат. В работах Э.В. Ильенкова

можно найти массу примеров подобного соотношения идеализма и

материализма вообще: и тот и другой сходятся в констатации факта, но

расходятся на противоположные полюса в его интерпретации. И что для

Чаттерджи - конечный результат Божественного творчества (предметный

физический мир), то для материалиста-диалектика Э.В. Ильенкова -

исходный пункт, материал, подлежащий преобразованию, очеловечиванию,

идеализации, воплощению во образ (в человеческий образ). А конечного

пункта у Э.В. Ильенкова нет, если не считать того гипотетического

гигантского взрыва, которым в "Космологии Духа" завершается история

данной разумной формы жизни и преобразованной ею Вселенной, с тем

чтобы началась история новой Вселенной, в недрах которой с

необходимостью должна возникнуть новая жизнь и новая разумная форма

жизни. И опять напрашивается параллель у Чаттерджи: бесконечная

циклическая смена дней и ночей Брамы, - чередование деятельных

периодов, когда проявляется (творится, воображается) очередная

Вселенная, с периодами всеобщей смерти, когда Брама спит и старая

Вселенная, пока он спит, прекращает своё существование.

                                  ___15.

     Разумеется, предметом обожествления не могла не стать и этика.

Суть, смысл знаменитого восточного учения о перевоплощении бессмертных

душ сводится к тому, что таким образом совершается эволюция человека,

его бесконечно медленное восхождение к состоянию Ангела и растворению

в Боге. Восхождения, иными словами, к Божественному Совершенству. В

течение одной короткой человеческой жизни (в течение одного

существования) проделать этот гигантский путь невозможно, и поэтому



                                - 5 -

нужен целый ряд существований. Но я, например, так не играю. Я

предпочёл бы достичь совершенства в течение данного существования, с

тем чтобы больше не мучиться, не возвращаться, заслужить покой,

подобно булгаковскому Мастеру с его Маргаритой.

     Тем, кому, вроде меня, невтерпёж, Чаттерджи предлагает путь к

совершенству, заключающийся в том, чтобы одновременно существовать во

всех трёх мирах или планах - и в физическом, и в астральном, и в

ментальном. Эти миры интерпретируются, в сущности, как пласты

культуры: астральный мир - это мир эмоциональной культуры (или

эмоционального бескультурья - "низший астрал"), а ментальный - мир

культуры интеллектуальной. Физический же - мир чувственно-предметной

деятельности, которая может и должна выйти как в астральный, так и в

ментальный миры. Очищая свои чувства и мысли бескорыстием, можно, по

Чаттерджи, остановить колесо существований, сжечь свои несовершенства

и перейти в новое, высшее состояние или качество. Можно, иначе говоря,

ускоренно закончить школу, которую представляет собою ряд земных

существований. Вот уж действительно - обожествление смерти, именуемой,

в духе всех мировых религий, вечной жизнью, вечным блаженством.

     И опять напрашивается параллель. Не аналогия, подчёркиваю, а

именно параллель, потому что сопоставляются всё же диаметрально

противоположные концепции, но в силу своей последовательной

продуманности, разработанности - параллельные.

     Я всегда настаивал, что ядро ильенковской философии - не

диалектическая логика, не теория воображения, не концепция

абстрактного и конкретного, а учение о всесторонней и гармонично

развитой личности. Именно Ильенков специально исследовал, как реально

осуществима всестороннесть, гармоничность, универсальность

человеческого, разумного существа. Такая универсальность предполагает

овладение универсальными пластами культуры рода человеческого, которым

соответствуют универсальные человеческие способности. Эти способности

и должны быть развиты до совершенства, то есть до сегодняшнего

переднего края, достигнутого человечеством в соответствующих областях

культуры.

     И таких универсальных способностей всего четыре.

     В плане духовного здоровья это - диалектически развитое мышление,

эстетически (до уровня интуиции) развитое воображение и - нравственное

чувство, которое Э.В. Ильенков, по-видимому, только потому не называет

любовью, что любовь - едва ли не самый популярный предмет

обожествления. Чтобы избежать слишком явных параллелей с христианской,

например, концепцией Бога как любви, Э.В. Ильенков конкретизирует

нравственное чувство как культуру обращения человека с человеком

по-человечески (это концепция самоценности человека).

     Что же касается здоровья физического, то здесь должна быть

сформирована и развита способность грамотно обращаться с собственным

телом, поддерживать его, так сказать, в работоспособном состоянии. Для

этого надо овладеть физической культурой - основами гигиены и тому

подобными премудростями. Об этом Э.В. Ильенков лишь упоминает, тут он

не чувствует себя достаточно компетентным. Но и совсем промолчать об

этом было нельзя.

     Получается тоже совершенно определённый путь к совершенству,

удивительным образом параллельный предлагаемому браманом Чаттерджи.



                                - 6 -

Выход в астральный мир здесь - эстетическая и этическая культура

("высший астрал"). Выход в мир ментальный - интеллектуальная культура,

культура мышления. Ну а "на физическом плане", разумеется, - забота о

собственном теле, поддержание физического здоровья, или, как говорится

об этом в "Евангелии мира от Ессеев", поддержание в чистоте "храма

нашей Матери Земной" (а этот "храм", как прямо указывается - именно

наше тело; "храм Отца Небесного" в том же Евангелии соответствует

астральному и ментальному мирам у Чаттерджи).

     Параллель получается полная. Но и диаметральная противоположность

остаётся: по Э.В. Ильенкову, конечно, нет никакой необходимости

"перевоплощаться" вновь и вновь, а надо с самого раннего детства

овладевать всеми указанными четырьмя пластами культуры, тем самым

формируя и развивая соответствующие им универсальные способности.

                                  ___16.

     В заключение - немного о любви: самом, как сказано только что,

популярном предмете обожествления. Тут обнаруживается с особой

наглядностью, что для большинства людей в их взаимоотношениях с

религией дело не столько в философии, сколько в психологии.

     Я лично вовсе не жажду для себя ни бесконечных перевоплощений, ни

посмертного вечного блаженства. Одно моё стихотворение заканчивается

так:

            Нынешний раз - последний?

            Или же - проходной?..

            Хоть бы, как Мастер бедный,

            Я заслужил покой...

     Но когда речь идёт не обо мне, а о самых близких, самых любимых

мною людях, ситуация резко меняется. Я не смог смириться ни со смертью

своего учителя Александра Ивановича Мещерякова, ни со смертью самого

Эвальда Васильевича Ильенкова, ни со смертью мамы. Не смог смириться с

тем, что их так-таки нет.

     Эвальд Васильевич тяжело переживал смерть любимых людей. Я был

рядом с ним и на похоронах Мещерякова, и на похоронах академика

Алексея Николаевича Леонтьева. Я видел его плачущим, я знаю о его

бессонных ночах, и когда глубокой ночью мы созванивались по телефону

перед очередными похоронами, он горестно вздыхал: "Тоска..."

     И для меня - совершенно бесспорный психологический факт, что

существует посмертное общение. Я не отпустил от себя ни Мещерякова, ни

Ильенкова, ни маму. Я постоянно обращаюсь к ним, беседую с ними,

советуюсь, оглядываюсь на них, робко спрашиваю, как они, довольны ли

мной, всё ли правильно у меня. Они стали моей персонифицированной

совестью. И я никогда не переставал и не перестану мучиться, терзаться

чувством вины за себя перед ними, - вины в том, что, пока они были

живы, я недостаточно был с ними человечен. Смириться с их

несуществованием я не смог. И не смогу, пока сам не перестану

существовать.

     Я всегда ощущал их присутствие рядом с собой. И оно не было таким

уж "незримым". Они то темнели и становились похожи на столбы тёмного

дыма, - тогда я проверял себя, чего натворил, чем вызвал их

недовольство. То они светились радостью, лучились улыбкой. Работая на

компьютере далеко за полночь, я иногда чувствую, будто кто-то легонько

прикасается к моему плечу. Почему-то всегда правому.



                                - 7 -

     И я ни в коем случае не хотел бы утратить этой, поистине святой,

связи. Мне кажется, что без неё невозможна подлинная этическая

культура, подлинное ощущение, а не только декларирование, человеческой

самоценности. И как же ещё реализовать эту самоценность в собственном

образе жизни, если не в своём отношении к самым любимым! И не только

при жизни, но и посмертно. И наибольший взрыв богоборческих эмоций

связан у меня именно со смертью самых любимых. Особенно со смертью

мамы.

     В то же время я стараюсь не оскорблять их обожествлением.

Посмертно к ним обращаюсь, как живым, и с ними общаюсь, как с живыми.

Случается и спорить, оправдываться, настаивать на своём, если они

вдруг темнеют, а я не чую за собой вины... И прижизненные наши споры

продолжаются... Иначе всё было бы слишком просто и плоско до пошлости.

     После маминой смерти я написал стихотворение, которое позволю

себе привести полностью - оно имеет прямое отношение к теме.

            Ты родила меня, чтобы любить.

            Не мне любить - тебе любить меня,

            Больного сохранить и обучить,

            И до последнего служить мне дня.

            Как правило, уродует любовь

            Такая, но с тобой нам повезло, -

            И вспыхнула ответным чувством кровь,

            Любовью эгоизм во мне сожгло.

            И я тебя ответно нянчить смог,

            И стал великой гордостью твоей;

            Я был для старого ребёнка - Бог:

            "Лечи меня, а сам болеть не смей!"

            И даже смерть не разлучила нас.

            Твой дух не отпустил я, задержал.

            Откуда вера в мир иной взялась,

            Я наконец-то чётко осознал.

            Любя живого, веришь в здешний мир,

            Покуда здесь родное существо,

            Пока не оборвался встреч пунктир,

            И целовать и шлёпать есть кого.

            Но вот похоронил, - и с пустотой

            Идёт борьба. Ну ладно - тела нет,

            Но Дух живой, - и веришь в мир иной,

            Чтоб окликать и получать ответ.

            И этого ничем не побороть.

            Не всяких "измов" догмы отстоять, -

            Хочу родную душу, пусть не плоть,

            Не осязать - хоть как-то ощущать.

            Не выживу один. Со мною будь.

            Какая б за тобою в Час Быка

            Ознобная ни заявилась жуть, -

            Сгорит в моей любви наверняка.

                                   26 июня 1997

     Именно смерть любимого существа ставит перед нами во весь рост

проблему души и тела. Будь хоть каким твердокаменным атеистом, а тут

не отвертишься. Да и зачем? Никакая сказка ни о каком Боге меня не



                                - 8 -

утешит, однако Эвальд Васильевич учил меня честно фиксировать

проблему. И зафиксировал я её в дневнике своего посмертного общения с

мамой, который вскоре после того, как начал вести, не случайно

озаглавил "Духовная революция". Выдержкой из этого дневника я и

закончу, зафиксировав проблему и - оставив её без решения:

     "Какова бы ни была природа души и тела, мы их отождествляем и -

различаем, и наше - уж во всяком случае лично моё - общение с "душой"

чётко распадается на три этапа.

     "На первом этапе душа и есть тело, тело и есть душа, они никак не

различаются, не разделяются, и никакой проблемы их отношения нет,

потому что нет - разного, есть - одно. Мама - это добрые руки, мягкие

губы, щёки, глаза, шея, грудь, тёплая кожа и так далее. Но всё это

никакое не тело. И не душа. Это мама. Или - телесная душа, душевное

тело. Но "тело" и "душа" - уже обобщение, у папы тоже тело и душа, у

сестры, у воспитательницы детского сада, у школьной учительницы, у

Ильенкова, у Мещерякова, у Бим-Бада... Но папа - не мама, и все

остальные тоже. Мама - это мама, папа - это папа, и так далее. Нечто

абсолютно единичное. Более/менее родное мне или чужое. Или даже

враждебное. Смотря о каком именно единичном речь. ...

     "Второй этап. Этап разлук. И именно, прежде всего, больше всего -

с мамой, с самым родным существом. Я в яслях, она на работе. Я в

детском саду, она на работе. Катастрофа: я дома, она в больнице... Я -

в школе слепых, в Загорске, в университете, в Москве. Она - дома, во

Фрунзе, и мы встречаемся всё реже, разлучаемся на всё более долгие

сроки. Счастье - каникулы летом, отпуск. Это - встречи с мамой. Реже -

мамины приезды ко мне. И вот встаёт проблема: мамы непосредственно

рядом нет, но она - всё-таки есть, контакт наш не прерывается, какие

бы тысячи километров нас пространственно ни отделяли. Далеко - тело,

мама - всегда тут. И различаются не душа и тело, а мама и её тело.

Мама - это не только тело, а может быть, и вообще не тело. Мама - это

то, с чем мой контакт не прерывается вопреки каким бы то ни было

разлукам. Но это не душа. Это именно мама, уже не отождествляемая с её

телом. Обобщение - тело - налицо, противоположного обобщения - души -

нету. Есть противоположность тела и - всё той же единичности. Мамы.

Просто: "сама мама" - не тело мамы. С самой мамой невозможно

расстаться, а с телом - можно. и рано или поздно придётся - навсегда.

     "Третий этап. Смерть. Тела больше нет. Окончательно. Кремация.

Прах. Пепел. Вот всё, что осталось от тела. То, что я мог нести в

маленьком горшочке - урне - в колумбарий в день захоранивания.

     "Тела нет. А мама?

     "Мама есть. Контакт и при этой окончательной разлуке с телом не

оборвался - с самой мамой. Как не оборвался он раньше ни с

Мещеряковым, ни с Ильенковым. Тело Мещерякова закопали, тело Ильенкова

сожгли, а мой контакт с ними сохранился, сами Мещеряков и Ильенков -

по-прежнему со мной. ...Установившийся при жизни контакт сохраняется и

после смерти. Исчезают тела, остаются... души? Вот теперь от этого

понятия никак не отвертишься. И его ничем не заменишь. Никакой

личностью, никаким ансамблем отношений. Всё это суррогаты. Оригинал -

душа. Это и есть то самое, что воспринималось как - "сама мама", "сам

Мещеряков", "сам Ильенков" - в отличие от их тел, в противоположность

их телам, вопреки разлукам, даже окончательным. "Душа" - это некто сам



                                - 9 -

по себе. Некто мне родной, чужой или ненавистный. Главное - сам, сам

по себе. Тот "сам", с кем я собственно и имел дело. И в некоторых

случаях продолжаю иметь - даже после смерти тела, принадлежавшего

этому "самому". Оригинал никуда не делся. Не мог деться. Как это может

быть - мир без мамы, без Мещерякова, без Ильенкова? Да чёрт с ним, с

миром, причём он тут... Не мир, а я! Не может быть такого, чтобы я - и

вдруг без мамы, без всех мне родных, близких! Без них попросту не

может быть меня, а я же есть. Значит, и они есть. И не во мне, а - как

и при жизни - сами по себе, отдельно от меня. Такие же субъекты

общения со мной, какими и были. Субъекты, источники любви ко мне, а не

моё представление, не моя память. Не могу смириться, отказываюсь

мириться с тем, что так-таки - ничего, кроме моей памяти. Быть такого

не может. Вульгарно-материалистическая фантастика, бред. Я могу

принять - исчезновение, смерть тела. Но любви? Не кончившейся, не

перешедшей в ненависть или в безразличие. Смертно тело, и любовь тоже,

но она умирает или живёт независимо от тела. Мамина любовь ко мне не

кончилась. Не могла кончиться. Значит, мама не умерла. Она жива. И то

же самое Мещеряков, Ильенков - два других, после мамы самых дорогих

мне человека. И то же самое все остальные, кого я люблю, кто любит

меня и чьи тела, слава богу, пока функционируют. С кем у меня

установлен контакт, через посредство тела, конечно, но поскольку

установлен, ни от какого тела уже не зависящий. ...

     "...Ну да, без них, любивших и продолжающих любить меня, нет

меня. Но они - не я, а я - не они. Они - это по-прежнему они, только

они, а я - это по-прежнему я. При всём неразрывном нашем единстве,

даже тождестве, но ведь диалектическом, то есть тождестве различного.

Отождествлённый с мамой, с Мещеряковым, с Ильенковым, невозможный без

них, - я остаюсь самим собой, я - это я, а не они. И наше дальнейшее

общение невозможно без посредства тела. Их изношенных тел больше нет.

Сами они - есть. Вывод? Должно быть ещё какое-то тело, делающее

возможным наше дальнейшее общение, продолжение нашей взаимной любви.

Другое. Уже существовавшее помимо того, износившегося, или совсем

новое, появившееся после смерти того.

     "Проще с Мещеряковым и Ильенковым. Есть их книги, есть их идеи.

Можно сказать, что это и есть их другое тело, созданное ими, пока

существовало первое. И оставшееся после смерти первого. Правда, тут

всё равно какая-то натяжка. Я её всегда чувствовал. Конечно, книги,

идеи, но это всё равно - не всё. Сами авторы как были, так и остались

к своим книгам и идеям - не сводимы. Но всё же существование книг,

идей - очень облегчает посмертное наше общение. А как быть с мамой?

     "Она книг не писала. Наше общение - наша любовь - продолжается...

Но книг нет. идеи? Таких, чтобы в сокровищнице мировой духовной

культуры - тоже нет, там ведь непременно либо в виде книг, либо в виде

других каких-то произведений. Однако никуда не могла деться великая

материнская любовь. Мама жива. Наша любовь, наше общение -

продолжается. Но где же мама, то есть, благодаря какому телу теперь

возможно продолжение нашей любви? Функционирующему телу?

     "Где ты, мама? То есть понятно, со мной, при мне, где же ещё. Но -

в чём ты теперь? В какой такой "оболочке"?"

                                                  17 - 18 февраля 1998